Мы – силы - Страница 144

144

– А тот парень? – неожиданно перебил Роман. – Ну, с которым вы служили… Ему героя-то дали?

Сбитый с мысли инструктор наконец сообразил и ответил раздраженно:

– Да. Только вот гражданства так и не дали… Прекрати прерывать. Так мы ни то что за месяц – за полгода стрелять тебя не научим…

…После занятий Роман, опираясь на самодельную трость, еле добрался до своего жилья. Юли дома не было. Он опять разозлился на нее. Где шляется – непонятно. Ужин не готов. В квартире не прибрано. Он раздраженно пнул свалившееся с кровати одеяло. Если она, как в прошлый раз, не придет ночевать, он ей точно все лицо разобьет. Или в барак сдаст! Там она точно будет знать, для чего ее кормит Улем. Вон сколько полонянок преемник Артиста натаскал в город. Найдет он себе ту, что не будет его позорить.

Совсем расстроившись, Роман завалился на диван и подумал горько про себя, что не ударит он ее и не отдаст в бардак. Совсем, придурок, влюбился. Ему бы задать ей трепку… А он, только горько и язвительно что-то сказав, ушел спать в другую комнату, когда она пришла однажды под утро. Она, конечно, даже не извинилась. Казалось, она совсем ушла в себя. Роман не тешил себя надеждой, что это пройдет. Скорее всего, не сегодня завтра к нему подойдет один из бойцов армии и скажет, что он ее забирает. Мол, попользовался, дай другим. И ведь ни подраться, ни тем более на разбор не вызвать. Улем казнит обоих. Как ему ни будет жаль Романа, но эти правила с самого начала… Нельзя из-за баб разбора чинить. А после того как их пустят в расход, и ее, горемыку, тоже расстреляют. Улем не рискует. Свела с ума двоих – сведет и третьего.

Подумать только, что он чуть не побежал ее искать тогда… Всю ночь пил чай без сахара и ждал ее. Весь извелся. А утром сам над собой смеялся. Из-за сероглазой шлюшки столько страданий. Однако опять накатывала тоска по ее мягкому взору и редко слышимому тихому голосу. По ее забавной улыбке, от которой так теплело на сердце. Кажется, мама так же улыбалась. Где она теперь…

Роман перевернулся на бок и неожиданно расплакался. Так на него накатило. Разболелся шов вдобавок. Голова совсем никакая от этих углов обстрела и занятия рубежей… Он, казалось ему, совсем сходит с катушек. Что он делает здесь? Надо бежать. Тем более пока Рината нет. Это с ним как-то уже и бежать никуда не хочется, а так вот, подыхая от тоски, вспоминается сразу и та «высота», и то, как он полз по полю, оставляя на траве полосу крови, твердя про себя, как все-таки глупо устроен мир и его судьба в частности.

Слезы исчезли сами по себе. Это истерика, посчитал он и, поднявшись, пошел в ванну. Привел себя в порядок и вышел из пустого и такого неуютного дома. На радиоузле, несмотря на уже поздний вечер, было шумно и весело. Чуть пообщавшись с радистами и выяснив обстановку, он нашел командира узла и испросил разрешения на связь с удаленным отрядом. Связь ему предоставили.

Радисты тактично вышли, когда он поприветствовал Рината. Все вокруг знали, кто эти двое, и скорее всего разговор пахнет тайнами Улема, так что ну его на фиг, лишнее знать. А Ринат… Ринат был счастлив услышать друга, которого чуть на тот свет не отправил. И из-за которого получил такую трепку от Улема. На связь им выделили десять минут. Но даже через двадцать никто не зашел. Вспомнили Артиста и помянули того добрым словом. Хитрющий был – соглашался Ринат, а вот ведь тоже перехитрили. Ромка напоследок сказал, что совсем тут с катушек съезжает и что ему часто не хватает полетов на мотоциклах с моментальным вступлением в бой. Ринат, горько посмеявшись, рассказал, что он вот тоже теперь оседлый воин. Бродит с толпой, как в таборе. Без смысла и цели. И уже, честно говоря, готов послать всех куда подальше…

– Ну и где ты была? – спросил вернувшийся домой повеселевший Роман.

Юля промямлила что-то насчет того, что гуляла. Роман, не ответив, только усмехнулся, не веря, и ушел на кухню чай греть.

Юля пришла, когда он, уже чуть отхлебывая, вспоминал с улыбкой разговор с Ринатом. Она подошла и, встав сзади, положив ему на плечи руки, замерла.

– Ты свинья… – сказал незлобно Роман. – Я тебя извелся ждать. Ты совсем без башни… Я хотел тебя отдать обратно в барак. Так ведь нет, пожалел. Думал, одумаешься. А ты вон… Сколько сейчас? Половина второго? На меня и так уже косо смотрят…

Это он, конечно, соврал. Еще не хватало, чтобы кто-то знал о его внутренних, душевных проблемах. Он еще хотел что-то сказать, но, повернувшись, даже раскрыл рот.

Юля стояла над ним, высоко подняв голову, и все ее лицо было залито слезами…

– Ты чего? – спросил испугавшийся Роман. Он совсем развернулся к ней и даже обнял, прижимаясь к ее теплому животу. – Прекрати. Ну, ты чего. Да не сдам я тебя никуда! Я же влюбился в тебя, как самый последний… как самый распоследний мальчишка! Да я в первый же день проклял бы все и себя. Я бы тут же шкертанулся! Да я бы не простил бы себя! Маленькая, да что ты?

Казалось, от этих слов она совсем расстроилась и уже открыто всхлипывала. Роман крепче прижался к ней и подумал, что, еще чуть, и он сам разревется и опозорится окончательно перед ней.

Какое-то время тишину нарушали только всхлипы Юли. Наконец она сказала:

– Ром, Ромочка… Я скоро уйду.

Острая боль, не выдуманная, а очень даже ощутимая, прострелила ему грудь. Чуть не задыхаясь от этой боли, он спросил:

– Куда уйдешь? К кому? Кто он? Да мне плевать на Улема, я лично этого твоего козла пристрелю.

Она покачала головой и попросила тихо:

– Не надо, пожалуйста… Пожалуйста.

Роман собрался с силами и уже сухо спросил:

– Ну и кто он?

144